Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

— Папа, почему мы не переедем сюда жить?

— Глупый, здесь нет домов, и никто тут не живет! — с раздражением ответил Марковальдо: он и сам размечтался о том, как хорошо было бы жить здесь, глядеть на город сверху, но никогда туда не спускаться.

— Никто? — удивился Микелино. — А вон те синьоры? Посмотри!

Через луг к холму направлялась компания мужчин, молодых и старых; все как один были в плотных, наглухо застегнутых серых пальто, у каждого на голове был берет, а в руках — палка с гнутой ручкой. Шли они несколькими группами, громко переговаривались, смеялись, на ходу приминая палками траву или нацепив их на руку.

— Кто это такие? Куда они идут? — допытывался Микелино у отца, но Марковальдо не отвечал и молча глядел на незнакомцев.

Один из них прошел совсем рядом; это был полный мужчина лет сорока.

— Добрый вечер! — сказал он. — Ну, какие новости вы нам принесли из города?

— Добрый вечер, — ответил Марковальдо. — О каких вы новостях спрашиваете?

— Ни о каких, это просто так говорится, — ответил незнакомец, остановившись; у него было белое полное лицо, и лишь у самых глаз щеки тронул румянец. — Я привык так говорить каждому, кто приходит из города. Ведь мы уже три месяца здесь живем, понимаете?

— И никогда не спускаетесь вниз?

— Э, когда врачам заблагорассудится. — Он коротко рассмеялся. — Да еще вот этому господину. — И он ткнул себя пальцем в грудь, снова рассмеявшись прерывистым, с хрипотцой смешком. — Уже два раза меня выписывали, говорили, что я совсем поправился, но, стоит мне вернуться на завод, тут же начинается кровохарканье. И меня опять отправляют сюда. Забавно, не правда ли?

— И они тоже? — спросил Марковальдо, указывая на остальных незнакомцев, которые разбрелись по лугу, и одновременно отыскивая взглядом Филиппетто, Терезу и Петруччо.

Толстяк расхохотался и прищурил глаза.

— У нас вечерняя прогулка перед сном… Мы ведь ложимся рано… И потому нам нельзя далеко уходить за границу.

— Какую границу?

— Вы разве не знаете? Здесь граница санатория.

Марковальдо схватил за руку Микелино, который, оробев, слушал, что говорит незнакомец. Вечер добрался до вершины холма; там, внизу, уже невозможно было различить их квартал, и Марковальдо показалось, что мрачная, серая тень, распростершаяся прежде только над кварталом, окутала теперь весь город и даже холм. Пора было возвращаться.

— Тереза! Филиппетто! — позвал Марковальдо и беспокойно оглянулся вокруг. — Извините, — сказал он незнакомцу, — я что-то не вижу остальных детишек.

Толстяк нахмурился.

— Вон они, собирают ягоды.

Марковальдо увидел, что на краю оврага у ствола вишни стоят мужчины в серых пальто; зацепив ветви своими изогнутыми палками, они наклоняли их и срывали ягоды. Тереза и ее братишки, страшно довольные, вертелись тут же, сгребали вишни прямо с ладоней незнакомцев и громко смеялись вместе с ними.

— Микелино! — крикнула Тереза третьему брату, который уже со всех ног бежал к ним. — Здесь полно спелых ягод!

— Уже поздно, — сказал Марковальдо. — Холодно стало. Идемте домой…

— Погуляем еще немножечко… — попросил Филиппетто.

Толстяк кончиком палки ткнул вниз, туда, где один за другим зажигались огни.

— По вечерам, — сказал он, — я со своей палкой гуляю по городу… Выбираю какую-нибудь улицу, длинный ряд фонарей и вожу палкой от огонька к огоньку… Останавливаюсь у витрин, встречаю приятелей, здороваюсь с ними… Когда будете бродить по городу, вспомните и обо мне. Моя палка пойдет следом за вами…

Вернулись ребятишки, они были осыпаны листьями и держались за руки санаторных больных.

— Как тут хорошо, папа! — сказала Тереза. — Придем еще сюда поиграть, да?

— Папа, почему мы тоже не можем жить здесь вместе с этими синьорами? — не удержался от вопроса Микелино.

— Уже поздно! Попрощайтесь с синьорами и поблагодарите их за ягоды. Ну! Пошли?

Они двинулись назад в город. Все пятеро устали. Марковальдо шагал, не отвечая на вопросы. Филиппетто стал проситься на ручки. Петруччо вскарабкался на плечи отца. Терезу пришлось тащить за руку. А старший, Микелино, шел впереди один, раскидывая ногами камешки…

ГОРОДСКОЙ ГОЛУБЬ

Перевод Л. Вершинина.

Весной и осенью, когда стаи птиц покидают наши края и устремляются на север и юг, они редко пролетают над городами. Обычно их путь высоко в небе пролегает мимо неровных клиньев полей, мимо узких долин, вдоль лесов и извилистых рек, и кажется, будто дорогу им прокладывает ветер. Но едва перед ними вырастают крыши бесчисленных домов, они сворачивают в сторону.

И все же как-то осенью стая бекасов пронеслась вдоль узкой полоски неба над городской улицей. Заметил их только Марковальдо, который всегда ходил задрав голову кверху. На этот раз он ехал на велосипеде и, завидев птиц, стал изо всех сил нажимать на педали, словно хотел их догнать. Его охватила охотничья страсть, хотя он в жизни не держал другого оружия, кроме солдатской винтовки.

Он так загляделся на птиц, что незаметно для себя поехал на красный свет, и на перекрестке его едва не сбила машина. Пока полицейский с багровым лицом записывал его фамилию и адрес, Марковальдо пытался отыскать в небе перелетную стайку, но птицы исчезли.

Когда на работе узнали, что его задержала полиция, оскорблениям и насмешкам не было конца.

— Для чего, по-твоему, семафоры поставлены? — кричал его начальник синьор Вилиджельмо. — Куда ты смотрел, пустая голова?

— Следил за стаей птиц… — ответил Марковальдо.

— За стаей птиц? — У синьора Вилиджельмо, который был заядлым охотником, глаза разгорелись.

Марковальдо рассказал ему обо всем.

— В субботу беру ружье, собаку и иду на охоту! — радостно сказал начальник, сразу же успокоившись. — Начался перелет. Эту стаю наверняка спугнули охотники там, на холме, потому она и залетела в город…

Весь день Марковальдо лихорадочно обдумывал план действий. «В субботу все охотники, верно, отправятся на холмы, и тогда в город залетит не одна стая. Если только я не оплошаю, то в воскресенье поем жареного бекаса».

Крыша дома, где жил Марковальдо, была плоская, с маленькими перилами, на которых обычно сушили белье. Захватив бидон с липким соком смолы, кисть и мешок кукурузы, Марковальдо вместе с сыновьями полез на крышу. Пока ребятишки разбрасывали кукурузные зерна, Марковальдо вымазал смолой парапет и даже края дымоходов, да так густо, что его младший, Филиппетто, заигравшись, едва не приклеился.

Ночью Марковальдо снилось, что на крышу спустилось великое множество бекасов, и теперь им никак не удавалось взлететь. Его жена, ленивая и прожорливая, видела во сне прилипших к дымоходу и уже успевших поджариться уток. Их романтической дочке Изолине грезились колибри, перья которых так украсили бы ее шляпку. А Микелино во сне поймал аиста.

На следующий день то один, то другой мальчуган подымался на крышу посмотреть, много ли туда слетелось птиц. Боясь их спугнуть, если стая как раз в эту минуту будет садиться, мальчики осторожно выглядывали из чердачного окна и тут же спускались вниз. Увы, их вести были неутешительны. Наконец в полдень Петруччо прибежал с радостным криком: «Папа, иди сюда! Попались! Попались!»

Марковальдо взял мешок и полез наверх. На крыше сидел маленький серый голубь, обыкновенный городской голубь, привыкший к толпе и уличному шуму. Несколько голубей кружились над ним и печально смотрели, как их неосторожный товарищ пытался освободиться из липкого плена.

Семья Марковальдо старательно обсасывала косточки этого тощего, старого голубя, когда в дверь постучали. Вошла служанка хозяйки.

— Синьор Марковальдо, синьора вас зовет! Велела прийти немедленно!

Марковальдо сразу забеспокоился: он целых шесть месяцев не платил за комнату и теперь боялся, что его выселят. Он быстро поднялся на второй этаж. Войдя в гостиную, он увидел еще одного посетителя — это был полицейский с багровым лицом.

— Подойдите поближе, Марковальдо, — сказала синьора. — Мне сообщили, что с крыши моего дома кто-то охотится за городскими голубями. Кто бы это мог быть?

Марковальдо похолодел.

В эту секунду женский голос позвал:

— Синьора! Синьора!

— Что случилось. Гвендолина?

Вошла прачка.

— Я стала развешивать на крыше белье, а оно приклеилось. Хотела его отодрать от перил — так оно рвется! Все белье пропало! Не пойму, в чем дело.

Марковальдо провел рукой по животу, словно у него начались колики.

Луиджи Малерба

ИГРА В ШИППО{11}

Перевод Э. Двин.

Пятнадцать лет — возраст переходный, очень трудный, это я по собственному сыну вижу. Вечно он какой-то рассеянный, витает в облаках. Иногда он садится перед выключенным телевизором — да так и сидит часами; хотел бы я знать, о чем он в это время думает, какие такие картины представляются ему на черном, немом экране. В общем, парень меня тревожит, и причин для этого, по-моему, предостаточно. Не знаю, с какой стороны к нему подступиться. Всякий раз, когда я пытаюсь с ним поговорить по душам, он отделывается пустыми фразами, а если разговор ему не по нраву, раздражается, уходит в свою комнату и не показывается до следующего утра, когда нужно идти в школу.